От эвенков Суринды можно услышать рассказы о духах и медведях, в частности, и о медведе-призраке, бродящем вокруг поселка, а также о «нёнго».

Исследовательский азарт, связанный с изучением религиозных представлений эвенков вообще и символики шаманского чума эвенков в частности, стал основной причиной, приведшей меня в Эвенкию.
Пополнив знания о моделях и реконструкциях шаманских чумов в музеях Санкт-Петербурга, Новосибирска, Красноярска, Ванавары, Братска, Улан-Удэ, с целью изучения традиционной культуры эвенков в августе 2008 года я посетил поселки Суринду, Байкит и Туру (Эвенкийский муниципальный район Красноярского края).

Наиболее яркие впечатления связаны с полевыми исследованиями, проведенными в Суринде. Поселок именуется по одноименному названию реки Суринда, что в переводе с эвенкийского означает обилие рыбы сиг - «сиговая река». Большинство населения поселка составляют эвенки. Исторические этапы жизни Суринды связаны с оленеводством.

Современные верования оленеводов сочетают православные и языческие обычаи. Например, в Байките представительница коренного населения убеждала меня принести жертву духам. Каково же было мое удивление, когда тунгуска сообщила, что регулярно посещает православный храм, стараясь не пропускать ни субботние всенощные, ни воскресные литургии.

Пожилая жительница Суринды Людмила Харбонова тоже молится Господу Иисусу Христу, но не от своего имени, а от лица воспитавшей ее бабушки. По словам информантки молитва бабушки спасла ей жизнь - бабушка, живя в тайге и не слова не понимая по-русски, очень верила в русского Бога. Бабушка рассказывала внучке, что начала молиться Христу Спасителю в детстве, после смерти родителей. В самое трудное время ее детства луча (русский) - точно такой луча, как на православных иконах - предстал пред сиротой со словами надежды и утешения. Предки Людмилы Дмитриевны возили на священном олене икону Иисуса Христа, а также довольно большой и тяжелый церковный колокол, приобретенный у русских купцов. Когда внучка тяжело заболела, верующая бабушка забрала ее из советской больницы, увезла в тайгу, где долго пела у иконы Иисуса Христа и звонила в колокол, чтобы русский Бог услышал эвенкийскую молитву. Когда Людмила пришла в сознание, привели оленя, чтобы девочка вдыхала его дыхание. Чтобы болезнь ушла, оленя принесли в жертву перед иконой Спасителя. Благодаря Христа за исцеление внучки, таежная жительница ежегодно вешала на дерево отрез новой ткани.

Передвижение эвенков в местах отдельных захоронений или кладбищ ограничено традиционными запретами («нголомо» и «экэл»). Хотя посещать кладбища не принято, некоторые из жителей Суринды, по-своему воспринявшие русский православный обычай, совершают на кладбище поминки в 9-й и 40-й день. При этом на кладбище разжигают костер, кормят духов и «ломают табак» на могиле новопреставленного сородича.

Родовые кладбища эвенков Суринды расположены в тайге. Везущие по лесу багаж мертвых похоронные аргиши (караваны), состоящие из так называемых «натуральных макетов» ездовых оленей (учаков), - зрелище не для слабонервных. Каждый «натуральное изображение» включает деревянное тело учака, седло, а также голову принесенного в жертву оленя. Взрослых хоронят в землю, устанавливая на месте погребения крест и «натуральный макет» ездового оленя, детские гробы помещают на деревья. Обращают на себя внимание антропоморфные признаки некоторых из надмогильных крестов. Фотографии крестообразных антропоморфных фигур и резных крестов могли бы обогатить ставрографию (науку, изучающую историю и символику креста). Научное изучение похоронной символики эвенков требует знания и соблюдения религиозных и этических норм.

На вопрос «почему умерших младенцев не зарывают в землю?» обычным ответом были слова «так надо». Один из информантов ответил вопросом: «а как душа слабенького младенца из земли выберется?», другой объяснил: «важно, чтобы птички на гробик младенца садились - птицы унесут душу ребенка». По верованиями коренных народов Сибири младенцы и старики ближе к богам и духам, чем люди среднего возраста.

Эвенки обходят стороной кладбища и заброшенные лабазы, однако, страх перед шаманскими местами и предметами во много раз сильнее.

Современное отношение эвенков к своим религиозным традициям характеризуется не интересом к прошлому, но, скорее, всевозможными запретами, страхами и опасениями. Зачастую отношение эвенков к старине и материальным памятникам прошлого выражается словами «экэл» («не трогай») и «нголомо» («грех»). Из-за «экэл» и «нголомо» многие интересные артефакты эвенкийской культуры обречены на то, чтобы сгнить в тайге и бесследно исчезнуть из общечеловеческого наследия.

В Суринде я записал правила игры «Умукон Халганчулук» - это игру помнит большинство эвенков старшего поколения, многие сами в нее в детстве играли. Халганчулук - одно из наименований одноного, однорукого, одноглазого злого духа из эвенкийской мифологии. В игру-страшилку играли только вечером, в сумерках. Дети изображали аргиш эвенков, движущийся по тайге. Позади аргиша - на одной ноге, с одним закрытым глазом – скакал ребенок, изображавший Халганчулука. Халганчулук мог вымазаться сажей, прицепить на голову и одежду траву и ягель и т.д. Злой дух пытался догнать участников каравана. Когда аргиш останавливался на ночлег, и люди ложились спать в чумах, Халганчулук считал спящих детей, говоря: живи, умри, живи, умри. Эта была детская игра в жизнь и смерть, по сведениям информантов, не все взрослые ее одобряли.

Газета «Эвенкийская жизнь» (№ 49 от 13 декабря 2007) сообщает о том, что в актовом зале Байкитской школы-интерната сценка «Чаннит-Халганчулук» в исполнении детей из Суринды была встречена аплодисментами: «В исполнении Гаюльского Славы и Каяновича Саши «Танец охотников» и «Танец костра», сценка «Чаннит-Халганчулук», песни на стихи А. Немтушкина вызвали дружные аплодисменты».

Одна из информанток отмечает, что на роль Халганчулука выбирали самого разумного из участников игры, понимавшего, что все должно быть справедливо; в то же время в игровой форме происходил некий диалог между участниками на тему что такое хорошо и что такое плохо. «Я помню, когда мы играли, мне было 6 лет, ночью спать было страшно. В 14 лет играли в лесу, где все было еще более серьезно и страшно наяву, могло произойти доигрывание ночью».

По мнению профессора Михаила Турова, игра «Халганчулук» - это некая современная импликация (коллаж) каких-то древних верований и обрядов, связанных с представлениями о диких одноногих монстрах «чулугды».

От эвенков Суринды можно услышать рассказы о духах и медведях, в частности, и о медведе-призраке, бродящем вокруг поселка, а также о «нёнго». Эвенки объясняли, что явившийся в Суринде медведь – это не обычное животное, а "нёнго". Значение понятия «нёнго» раскрыто К.А. Алехиным:

«Упоминание о нёнго может встречаться в различном контексте. Во-первых, этим понятием объединяется ряд неблагоприятных примет, предвещающих близкую смерть человеку, встретившему их, либо кому-то из его родственников. В частности, нёнго усматривается: если птица, подстреленная на дереве, не падает камнем на землю, а застревает в ветвях; если преследуемый охотником сохатый закричит еще до того, как охотник его увидит; если спокойные олени вдруг без видимой причины начинают не даваться в руки; если ночуя в одиночестве в лесу, человек слышит вокруг чума звук шагов и т.д. Все проявления нёнго объединены одним общим свойством: все это, хотя и вполне возможные, но весьма редкие явления. Нёнго расценивается как самая зловещая их всех дурных примет.

Во-вторых, к нёнго могут быть отнесены ситуации, связанные с кризисным психологическим состоянием: если эвенк в лесу теряет ориентировку (что крайне маловероятно, по крайней мере, с точки зрения самих эвенков), или если человек в лесу увидел молкоша (который, будучи, по идее, бесплотным духом, обычно недоступен для визуального контакта).

Наконец, с нёнго связаны определенные слова и действия умирающего человека. Считается, что человеку, находящемуся на грани жизни и смерти, открыты для обозрения судьбы других людей, поэтому он способен предсказывать будущее своих близких. Для данного предвидения употребляется производный от нёнго глагол "нёнготчэми". Теоретически, информаторы допускают, что предсмертное предвидение нёнго может нести и позитивный смысл. Однако все известные нам случаи таких пророчеств носят негативно-предостерегающий характер. Возможность актуализации нёнго сохраняется и после смерти человека. В частности, любой эксцесс, произошедший во время похорон (например, споткнулся и упал кто-то из родственников) окружающие расценивают как неблагоприятное сообщение, посылаемое покойником.

Таким образом, с нёнго связаны представления о пограничных ситуациях, о том, что для человека, столкнувшегося с нёнго, опасно утончается барьер между жизнью и смертью. Нёнго несет недвусмысленную угрозу и заставляет быть предельно осторожным.

Дурное предзнаменование такого рода может повстречать человек, ничем не заслуживший подобной судьбы. Для полноты картины стоит добавить, что упоминания о нёнго значительно реже встречаются в общении эвенков в сравнении с упоминаниями о нголомо; здесь проявляется меньшая девальвированность данного понятия.

При сопоставлении обеих описанных категорий этического сознания эвенков вырисовывается особый тип отношения к причинно-следственным связям в человеческой жизни. Он предполагает, что в массе своей важнейшие события жизни индивида предопределены его собственными поступками, человек своими действиями сам влияет на свою судьбу (ср. нголомо). Но в данную схему детерминированности внесен определенный элемент нестабильности и даже несправедливости (нёнго)» [К.А. Алехин, Некоторые вопросы коммуникативной культуры таежных эвенков, Сибирский этнографический вестник № 3 (4), Новосибирск, 2000].

Мои попытки научиться держаться в седле тунгусского ездового оленя окончились неудачей. Однако, на добрую память о Суринде оленеводы подарили металлическую гугарку – часть оленьей упряжи - и «зубы молодого динозавра», выбитые из челюстей ящера, найденных в вечной мерзлоте. Наиболее подробную информацию о значении гугарки удалось обнаружить в монографии А.И.Саввинова:

«Особый интерес представляет название предмета. Слово гугаарка в разных вариантах известно широкому кругу этнического окружения долган: эвенкам илимпийской группы, анабарским и оленекским якутам. На наш взгляд, нет сомнения, что в нем скрыто название птицы гагары - гагарки в местном варианте произношения.

Металлическая гугаарка - характерная деталь женской упряжи долган, несмотря на практическое назначение была вещью сакральной, в ней воплощен популярный и таинственный образ священной птицы.

Гугаарка считалась оберегом женщины, защищающим ее от всякого рода неприятностей: нечистой силы, болезни и т.д. Вещь играла особую роль в ритуально-обрядовой практике долган, где она выполняла коммуникативную функцию, например, являлась ритуальным подарком жениха невесте. Это не обычная деталь оленьей упряжи сугубо утилитарного назначения, а вещь, наделенная специфическими свойствами и чертами. Не случайно мастера старались придать ей особую привлекательность, украшая медной или серебряной инкрустацией, резным орнаментом, делая ее непременно звенящей с помощью множества вдетых металлических колец. Как непременный атрибут свадебной оленьей упряжи она символизировала счастье в браке, долгую совместную жизнь, благополучие и достаток в семье.

Благодаря множеству колец-подвесок, кованый железный предмет непременно гремел, что считалось характерной особенностью и обязательным атрибутом женских гугаарок. Из-за металлических подвесок езда на оленьей упряжке, особенно в зимнее время, сопровождалась красивым мелодичным звоном. Кроме того, шум металлических подвесок и в самом деле мог отпугивать хищников, которые составляли реальную угрозу одинокому путнику. Мужчины-охотники не пользовались металлической гугааркой по той причине, что она своим шумом отпугивает диких оленей во время их промысла. Гугаарка, как и сама птица, ассоциировалась с водной стихией, была символом водных пространств: морей, крупных рек и озер. Не случайно оленеводы старались свои кочевые маршруты устраивать в основном по руслам и истокам многоводных рек и озер, а гугаарка нередко использовалась как важный атрибут в различных магических обрядах» (А.И.Саввинов «Проблемы этнокультурной идентификации долган: на материалах традиционного искусства», Новосибирск 2005).

В административном центре Эвенкии – поселке Тура – действует окружной этно-педагогический центр повышения квалификации, целью работы которого является сохранение языка и культуры коренного населения. Центром, который возглавляет Диана Щапова, издаются книги по эвенкийскому языку, фольклору, флоре и фауне, шитью бисером, традиционным музыкальным инструментам и другие. Большинство изданий иллюстрированы талантливыми эвенкийскими художниками Сергеем Салаткиным, Виктором Власовым и другими. Центр проявляет заинтересованность в публикации научных трудов российских этнографов.

Хотелось бы привлечь внимание заинтересованных читателей к подвижнической деятельности эвенкийского певца и композитора Олега Чапогира по сохранению и популяризации музыкальных традиций эвенкийского народа. Я был рад возможности заказать во Франции компакт диск с народной музыкой эвенков (Ritual Songs of the Nomadic Taiga People), однако альбомы Олега Чапогира «Гудее дуннэ» и «Ило, бираякан?», а также наследие Валерия Мукто и Августины Мукто-Оюн дают представление о музыкальной культуре эвенков, ничуть не уступая записям, осуществленным французами.

Выражаю сердечную благодарность за гостеприимство администрации и жителям поселка Суринда, президенту региональной ассоциации коренных малочисленных народов Севера "Арун" в поселке Байкит Виталию Коптелко, сотруднику окружного этно-культурного центра в поселке Тура Олегу Чапогиру.

Copyright © Льыоравэтльан Все права защищены.

Опубликовано на: 2009-03-21 (10302 Прочтено)