Г. И. Варламова-Кэптукэ, г. Якутск
ОТ МИФА К СКАЗКЕ
(Эвенкийский этнос в начале третьего тысячелетия: Сборник научных трудов. – Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2008)
Опубликованные и неопубликованные материалы, собранные в последнее тридцатилетие ушедшего века, показывают, что эвенкийский фольклор имел глубокие и крепкие корни в восточном регионе: Читинская и Амурская области, Хабаровский край и юг Якутии, остров Сахалин. А живое бытование героических сказаний еще в 80-е и 90-е гг. XX века, по материалам автора статьи, лингвистов и собирателей фольклора эвенков к.ф.н. А.Н.Мыреевой, к.ф.н. Н.Я.Булатовой, имеющих наиболее полные неопубликованные материалы фольклора эвенков, обнаруживается только в этой зоне.
Восточный материал показывает, что здесь жанры фольклора имеют более устоявшиеся традиции, формы и термины (более развита народная терминология видовых форм, нежели в западном регионе) [3]. Именно на востоке эвенкийский миф «шагнул» дальше в своем развитии:
1. Многие общеизвестные мифы эвенков получили свое дальнейшее развитие в сюжетах.
2. Известный всем группам эвенков миф о небесном охотнике Манги у амурских эвенков циклизировался подобно мифам о деяниях Сэвэки - о Манги рассказывали в течение 8 дней, каждый день-вечер один законченный сюжет.
3. В мифах с одним сюжетом персонажи-животные заменяются персонажами-людьми.
4. Отдельные мифы приобретают условные названия, а герои - имена собственные.
Подвергнув анализу группу конкретных текстов с одним сюжетом, мы попробуем проследить развитие эвенкийского мифа у восточных эвенков. Предметом нашего конкретного анализа явятся тексты о бегстве двух сестер, преследуемых чудовищем манги (авахи). В восточном регионе рассказчики этого сюжета определяют их условным названием «Две сестры», «Две девушки» («Дюр нэкунэн», «Дюр ахакан»): «Две сестры», или по-другому «Две девушки» - так определяли по нашим материалам название сюжета все его рассказчицы («Дюр нэкунэнмэ», «Дюр ахаканма улгучэндингэв»). Тексты с данным сюжетом записаны нами от женщин-исполнительниц на юге Якутии, в Читинской и Амурской областях, в Хабаровском крае. Подвергнем их анализу и сравнению с опубликованными текстами западного региона.
Миф - живое и актуальное явление. Собственно мифы у всех народов не имеют названия, это характерная особенность и признак мифа. Это свойство эвенкийских мифов было отмечено Г.М. Василевич при первом издании эвенкийского фольклора: «Эвенкийские мифы, сказки и т.д. не имеют своих названий, заголовки даны составителем настоящего сборника [6, с.6] I
Появление же условного названия, вернее, определение сюжета носителями фольклора существует, что свидетельствует о развитии жанров фольклора у эвенков.
Герои самых ранних мифов чаще всего не имеют имен собственных, но определяются общими терминами: «один человек», «одна женщина», «лис», «росомаха» и т.д. Имена собственные свойственны демиургам, божествам: Сэвэки (бог творец, создатель средней земли Дулин Буга), Харги (брат антипод Сэвэки, создающий все вредное для человека на средней земле). В записанных нами текстах, о которых пойдет речь далее, мы имеем налицо указанный признак развития мифа в фольклоре дальневосточных эвенков - в двух записанных текстах девушки имеют имена собственные - Ахакан (в тексте А. Яковлевой, Амурская область), Надармак и Секанкан в тексте Н. Федоровой из Хабаровского края); имя собственное имеет также и их преследователь - авахи из нижнего мира Хэргу Буга - Хэрэлгэниндя).
Содержание анализируемых текстов сводится к бегству двух сестер от чудовища манги, в восточных вариантах - авахи, и дальнейшим приключениям девушек-сестер, связанных с угрозой для жизни.
Впервые данный тип сюжета был опубликован в сборнике 1936 г. в записи Е.И. Титова и М. Ошарова только на русском языке [6, с. 179-181, 280-281].
1. Сюжет об убегающих сестрах у эвенков Прибайкалья (по Е.И. Титову)
Живут две сестры на берегу реки, питаясь рыбой из заездка. Находят на берегу реки ребенка в оловянной люльке, берут его домой. Ребенок оказывается чудовищем манги, сестры убегают от него. При своем бегстве используют женские предметы: платок (брошенный позади платок становится препятствием - морем на пути у манги), гребень (становится непроходимой чащей), брусок (становящийся горным хребтом). Старшая сестра бросает брусок неудачно - горный хребет становится поперед их и манги. Девушки произносят заклинание, младшая становится шерстинкой и пролезает. Старшая же, обернувшись иголкой, застревает. Манги съедает нижнюю половину ее тела. Младшая протаскивает верхнюю часть старшей сестры и оставляет ее на пеньке. Младшая убегает далее и попадает к лягушке, у которой есть муж - человек. Лягушка прячет девушку, заставляя ее шить для своего мужа напульник, кисет, т.к. сама не умеет этого делать. Муж лягушки удивляется, что жена-лягушка вдруг научилась шить, прячется и обнаруживает девушку. Муж избавляется от лягушки-жены, чтобы жить с настоящей женщиной. Посылает лягушку принести добытое им мясо. Говорит ей (обманывает), чтобы, ночуя в тайге, завернулась в сырую подогретую шкуру, чтоб не замерзнуть. Та вмерзает в шкуру и умирает. Муж лягушки начинает жить с младшей сестрой.
Младшая идет к половинке-сестре (живущей уже в другом мире - по мировоззрению эвенков «половинчатые» это люди - духи). Сестра-половинка дает ей оленей.
2. Сюжет об убегающих сестрах у туруханских эвенков (по М. Ошарову)
Две одиноко живущие сестры находят ребенка в оловянной люльке, который оказывается чудовищем-манги. Сестры убегают от него, используя для защиты от преследования женские предметы: кэдэрэрун (орудие для выделки кожи) - становящийся кольцеобразной высокой горой и непроходимой чащей, гребень из сохатиного рога, становящийся горным хребтом с непроходимыми скалами и горной тайгой с непроходимой чащей. Манги, пытаясь преодолеть преграду, превращается в муравья и теряется в этой тайге. Девушки убегают. По сведениям М. Ошарова в некоторых вариантах сестры бросают свои женские бисерные пояса, которые превращаются в цветистые радуги и слепят манги.
3. Сюжет об убегающих сестрах у читинских эвенков
Этот же сюжет записан нами в 1987 г. от Кузьминой Екатерины Семеновны, уроженки Читинской области. Записанный от нее сюжет также получил свое дальнейшее развитие: девочки имеют свое жилище, оленей и попадают к хозяйке реки Арчекай и старухе-манги, имеющей сыновей людоедов в образе волков.
Живут две девочки на берегу реки в жилище-дюкче (постоянное жилище, не переносное, как чум). Одна находит ребенка на галечнике. Приносят домой, кладут в колыбель, растят. Тот растет, начинает выходить из люльки, говорит. Однажды говорит, что пойдет играть на галечник, играет там, очень долго. Младшая идет его искать, видит: тот ловит рыбу, приговаривая, что будет кормить рыбой сестер, потом съест их. Сестры пугаются, собираются к бегству, навьючивая своих оленей. Ошпаривают ребенка-людоеда кипятком из котла. Убегают от него на верховых оленях, бросая с заклинаниями брусок, тот превращается в скалу. Подъезжают к большой реке, и хозяйка реки по имени Арчекай переправляет их по своей ноге, протянув ее от одного берега до другого. Манги преодолевает скалу, добегает до реки. Арчекай переправляет и его по своей ноге, но, когда он добегает до ее колена, поджимает ногу и манги тонет. Далее им помогает уже старушка-манги, у которой сыновья - людоеды. Те съедают старшую вместе со своей матерью. Младшая же улетает на крыльях, которые ей дает старушка-манги.
4. Три варианта восточных эвенков
Все три варианта получили свое дальнейшее развитие в отличие от записанных Е.Титовым и М. Ошаровым.
I вариант. Три девушки-сестры (Илан ахаткан)
Записан в Амурской области Селемджинского района в 1986 г. в п. Первомайский от Яковлевой Апросиньи.
Живут в жилище-утэне (постоянное жилище из полуплах) три одинокие сестры, не зная родителей, не имея скота, даже собаки. По первому снегу обнаруживают огромные следы у своего утэна. Кто-то приходит в их отсутствие, варит для них рыбу. Сестры подкарауливают и обнаруживают, что это авахи из нижнего мира кормит их вместо рыбы своими глистами-рыбами. Девушки убегают. Добегают до большой реки, на противоположном берегу живет старушка, она переправляет их через реку, протянув свою ногу от одного берега реки до другого. Старушка сообщает, что и она была когда-то такой же девушкой, как они, но была украдена чудовищем-авахи. Сыновья у нее волки, поэтому старушка прячет девушек, превратив их в камешки. На другой день дает им крылья и велит улетать, не то ее сыновья съедят их. Девушки улетают, но летят низко. Сыновья-волки хватают двух старших сестер за ноги, младшая пытается вырвать их, но отрывает им головы и летит далее с головами сестер. Обе головы вешает поочередно на макушках двух гор. Летит далее, видит эвенкийский дом-утэн. Там живут лягушка и мышь, а также охотник по имени Илкиктандя. О мыши и лягушке сказано по тексту так: «Арай таду дюр бивки - хэрэкимнгу тадук чингэрэкэн. Ахал болла, дюр ахи. - Оказывается, там двое живут - лягушка и мышь. Женщинами являются те, две женщины».
Лягушка с мышью заставляют девушку быстренько сшить для Илкиктанди шапку, рукавицы, шубу. Сами они этого делать не умеют, хотя Илкиктандя постоянно попрекает их, что имея двух женщин, придя с охоты вымокши, ему не во что даже переодеться. Лягушка и мышь прячут девушку, заставляя ее выделывать шкуры и шить до тех пор, пока Илкиктандя побоями не заставляет признаться, что они прячут настоящую женщину-человека (аи аханканма - женщину-аи).
Лягушка и мышь начинают называть младшую Ахакан, таким образом, младшая получает имя.
Илкиктандя решает взять в настоящие жены ту, которая приведет ему в приданое оленей: «Минду эвенки-бэедй орон нада. Нги ороно бакадинган, тара ахияви гадингав. - Мне мужчине-эвенку олени нужны. Кто оленей найдет, ту и возьму себе в жены».
Ахакан отправляется к оставленным головам сестер, одна голова дает ей оленей, вторая становится жилищем для девушки. Лягушка вместо настоящих оленей пригоняет стада лягушек, мышь - мышей. Все начинают перекочевку к жилищу Ахакан. Она садит лягушку и мышь на необъезженных оленей, по пути одна падает в кустарник - шиповник, другая в болото. «Чингэрэкэн супирэгду чэкчикэгду тыктэн, тар эрэки оттан эл Тыкин. - Мышь упала в шиповник, шмыгнула в кустарник, мышью стала. До сей поры мышью является. Лягушка в болото упала, поэтому лягушкой стала. До сей поры лягушкой является».
Илкиктандя на охоте встречает красивую девицу-оборотня кувулгат, гоняется за ней ежедневно, не занимается оленями. Ахакан просит его найти помощника-пастуха, такого же настоящего человека, как она. Илкиктандя где-то находит парня-помощника для Ахакан. Кувулгат-девица, девица-авахи говорит догнавшему ее Илкиктанде: «Минэвэ аявумни бинэ, тар пс5ирала икэл.» Де тар Илкактандя бирала иттэн - олло оттай. Гаду олло оттан эхилэ. - «Если любишь меня, войди в эту реку». Илкиктандя в реку вошел - рыбой стал. Поэтому навсегда рыбой остался».
Ахакан же остается жить с парнем-помощником, смотрящим за ее оленями.
II вариант. Две девушки (сестры) - Дюр ахи
Записан в Хабаровском крае, районе им. П. Осипенко, п. Владимировка в 1982 г. от Федоровой Н.И. Но следует считать его вариантом тугуро-чумиканских эвенков, т.к. Надежда Ивановна излагает его так, как слышала в детстве, а родилась она в Тугуро- Чумиканском районе Хабаровского края. В ее варианте существенны признаки развитой оленеводческой - культуры - одинокие сестры, не имея родителей, собаки, не зная людей, однако имеют оленей. В ее тексте есть олень - белая олениха, т.е. священный олень. Именно она советует сестрам убегать, обязательно прихватив с собой орудия женского труда и гребень. Данный текст наиболее развит как в сюжетном, так и жанровом отношении и имеет многие черты, сближающие его со сказаниями дальневосточных эвенков.
Живут две одинокие сестры Надармак и Секанкан. Имеют оленей, охотятся сами. Сказительница дает ремарку по-русски: «Никакой мусика нет».
В их отсутствие кто-то начинает хозяйничать в их доме, варя им рыбу в котле. Девушки подстерегают и видят, что из их очага выходит авахи, крутит мутовкой в своем заду, откуда вываливаются рыбы - глисты, их он варит для девушек.
Утром прибегает их испуганное стадо оленей, среди них - белая олениха. Она сообщает им, что из нижнего мира Хэргу Буга пришел к ним чудовище-авах по имени Хэрэлгэниндя, велит девушкам скорее убегать прочь, обязательно прихватив с собой женские орудия труда и гребень.
Девушки убегают, беря с собой гребень, чучун, кэдэрэ (женские орудия для выделки шкур). Добегают до реки, на другом берегу старушка - хозяйка моря (лам атыркан - моря старушка), она переправляет их через реку, протянув свою ног от одного берега реки до другого. Преследующий их авахи тонет в реке, т.к. когда старушка спрашивает его, хорош ли ее мостик-нога, тот плохо отзывается о ней, и она сгибает ногу колене. Авахи падает в воду и тонет. Погибая, он завещает девушкам сделать из частей его тела культурные бытовые вещи
Сыновья старушки являются волками, поэтому она прячет девушек в сумочку для рукоделия, превратив их в камешки. Вернувшиеся вечером с охоты сыновья-волки допрашивают мать, почему это она пахнет человеком, и старушка всячески отрицает это.
Утром старушка велит девушкам поймать куропаток дает им куропачьи крылья и велит улетать, т.к. ее сыновья могут съесть девушек. Те улетают, но летят низко. В пути им встречаются сыновья старушки (волки), хватают старшую за ноги. Младшая пытается вырвать сестру, тянет за голову и отрывает ее. Так и летит дальше с головой сестры. Затем вешает голову на вершину разбитого молнией дерева на горе.
Младшая летит дальше, видит эвенкийский дом-утэн. Там живет лягушка, которая заставляет ее шить унты и верхнюю одежду для мужчины, с которым она живет, т.к. сама не умеет этого делать, а мужчина постоянно попрекает ее этим. Обманывая девушку, что ее мужчина - авахи, лягушка прячет младшую.
Муж лягушки заставляет её признаться, что одежду шьет не она, лягушка признается.
Под предлогом будущей свадьбы мужчина вынуждает лягушку привести своих сородичей-лягушек, садит их на сырую шкуру у костра, шкура подсыхает, те прилипают к ней, мужчина бросает всех лягушек в огонь и остается жить с младшей сестрой.
III вариант. Две девушки-сестры (Дюр хунаткан)
Записан в Южной Якутии в 1980 г. в оленеводческом стаде п. Иенгра от Курбельтиновой Матрены Петровны.
Живут две одинокие сестры. Находят ребенка в оловянной люльке, этот ребенок оказывается чудовищем-манги. Девушки убегают, используя для защиты орудия женского труда, орудия для выделки шкур и шитья одежды. Добегают до реки, где на противоположной стороне моет свой котел Арчекай - хозяйка реки. Арчекай переправляет их по своей ноге. Манги же тонет в реке, т.к. плохо отзывается о мостике-ноге и Арчекай сгибает ногу в колене. Тонущий манги завещает девушкам сделать из собственных частей тела культурные вещи.
* * *
Итак, общим ядром для всех вариантов является бегство сестер от преследующего их чудовища манги (авахи), спасенье с помощью женских орудий труда и гребня. Далее это общее получает развитие в новых эпизодах у дальневосточных эвенков: попадание к старушке-хозяйке воды, бегство от ее сыновей-волков, встреча младшей сестры с женщинами лягушкой и мышью, нахождение младшей мужа.
Нас интересует мифологическое мышление, отраженное в данных текстах с общим сюжетом. Конкретно – образы лягушки и мыши как женщин, а также сестер, поданных здесь как истинных людей-женщин.
Отождествление человека и животного, когда все животные подразумеваются людьми, характерно для ранних мифов эвенков, для мифов первотворения, а также и для более поздних мифов переходной ступени от чистого мифа к другим жанрам.
Герой-человек как главный персонаж эвенкийского мифа возникает позднее, о чем мы пишем в монографии «Эпические и обрядовые жанры эвенкийского фольклора» [3]. В подтверждение нашего вывода находим истоки данного сюжета в мифе о приключениях двух сестер-зайчих.
Древняя основа сюжета об убегающих сестрах
В сборнике 1936 г. [6] находим два интересных для нас текста - это повествование о приключениях двух сестер-зайчих (текст № 21 - Зайцы (сестры) и № 22 - Зайцы, росомаха). В первом к маленьким сестрам-зайчихам приходит медведь и хочет их съесть, во втором - росомаха. Оба текста являются вариантами одного и того же сюжета о приключениях сестер зайчих, тексты взаимодополняют друг друга, рассказаны разными информаторами из одного и того же региона. Изложим сюжет о сестрах-зайчихах в его основных моментах по тексту № 22.
СЮЖЕТ: Росомаха (дедушка-росомаха по тексту) съедает мать двух сестер-зайчих, приходит к ним в жилище, чтоб съесть и их. Малолетние сестры-зайчихи, влезши на главную жердь чума, насыпают в глаза дедушке-росомахе землю и убегают.
Отправляются к старухе, являющейся хозяйкой зверей, остаются жить у старухи до тех пор, пока не подрастают, то есть находятся до повзросления под ее защитой. Подросши, пытаются, как и старуха, охотиться на медведя, и, испугавшись, бросают копье и убегают.
Живя так, начинают скучать, от безделья отпрашиваются путешествовать. Ослушавшись наказа старухи не идти по тупиковой (досл.: кулеобразной) дороге, попадают в ловушку-избушку. Пытаясь освободиться из плена, младшая произносит заговор, превращается в хвоинку и пролезает в щель. Старшая же сестра, заклиная, превращается в шишку и застревает в щели. Младшая тянет сестру за голову и отрывает ее. Несет голову с собой, устает и оставляет на разбитом молнией дереве.
Младшая сестра-зайчиха попадает к лягушке и живет у нее. Лягушка решает погостить у родни, приводит для себя оленей-насекомых (как транспорт). Зайчиха идет к оставленной голове сестры, та, оказывается, вышла замуж за Грома, дети тоже, как она, - одни головы. Подразумевается, что сестра живет высоко в другом мире, и ее муж - небесный житель Гром (Агды).
Зять-гром дарит младшей поясное украшение и настоящих оленей, та уводит их с собой к лягушке. Начавшийся сильный ветер ломает жилище лягушки, а настоящие олени сестры-зайчихи затаптывают лягушкиных оленей - насекомых. Лягушка ныряет в воду и становится настоящей лягушкой без человеческих черт, и потому лягушка теперь живет в воде (вначале, по тексту, живет как человек в берестяном жилище, тиски от которого уносит ветер).
Сюжет о приключениях сестер-зайчих соответствует сюжету о сестрах в следующих основных моментах:
1. Побег из-за угрозы жизни;
2. Попадание к старухе-хозяйке зверей, природы (хозяйка реки, моря);
3. Уход от старухи-хозяйки воды;
4. Гибель одной (двух старших) из сестер, оставление их голов на горе, на разбитом молнией дереве;
5. Дальнейшее путешествие младшей: жизнь с лягушкой или мышью и лягушкой;
6. Превращение лягушки-женщины, мыши-женщины в настоящих лягушку и мышь.
Текст о приключениях сестер-зайчих является мифом, главные персонажи - две сестры-зайчихи. Как мы отмечали в своих работах, для ранних мифов эвенков характерно то, что человек еще не является главным персонажем, героем мифов. Главные действующие лица ранних эвенкийских мифов - это животные, явления природы (солнце, луна, созвездия, мифический первопредок манги) [3]. Все эти действующие персонажи по мифологическому мировоззрению есть то же самое, что и люди - живые существа. Мифологическое мышление в данном тексте еще не отделяет мир человека от мира животных - зайчихи суть те же люди.
Вследствие развития человеческого сознания на первое место в фольклоре выходит герой-человек. Канва сюжета о двух сестрах-зайчихах сохраняется в своей основе, но герои-животные уступают место героям-людям: сестры-зайчихи заменяются сестрами-людьми. Сюжет обрастает характерными особенностями человеческой жизни: жилище-утэн, заездок для ловли рыбы на реке, колыбель, олени, умение обрабатывать шкуры и шить одежду в отличие от животных.
Таким образом, сюжет о преследуемых сестрах березе свое начало от мифа о двух сестрах-зайчихах, лежит в основе развитого сюжета восточных эвенков о приключениях двух сестер, в конце сюжета младшая находит себе мужа и обретает оленей.
Древние пласты мифологического сознания в текстах о двух сестрах
Наиболее древние моменты мифологического сознания характерны сюжету мифа о сестрах-зайчихах. Главные персонажи - сестрички-зайчишки, мыслимые по текстам детьми. Они действуют и ведут себя как обычные дети-люди, что характерно для раннего мифологического мышления: прячутся, дразнят медведя-амикана (медведя-дедушку), влезая на срединную жердь чума. Медведь имеет замысел, под предлогом «пошаманить», съесть их. Зайчишки насыпают в глаза медведю песок, и он слепнет, так они спасаются, идут к бабушке по имени Кандика, находят у нее защиту (в тексте № 21). В тексте № 22 убегают от росомахи-дедушки к старухе, приходят в ее отсутствие и проказничают: съедают старухино сало и прячутся в пустой котел.
Образ хозяйки зверей
В обоих текстах важен для нас образ старухи защитницы сестер-зайчат - хозяйки зверей. В первом тексте она имеет имя Кандика. Характеристика образа бабушки-хозяйки зверей по данным текстов такова:
«Бабушка по имени Кандика пришла к зайцам. Спросила: «Медведь куда ушел?» - «Сюда ушел!» Там нашли его, схватилась с медведем, поймала его. Затем сказала зайцам «Стол принесите». По этому столу заставила скатиться медведя.* Медведь умирает» [6, С. 22]. Далее содержится следующая характеристика хозяйки зверей: «Она промышляла медведей, за поясом притаскивала медведя»; «Старуха пришла вечером, огонь начала разжигать. У нее были работниками все вещи: «Дрова, придите! Огонь, зажгись!» Дрова сами пришли, огонь сам зажегся. «Чуман! Приди. Наполнись водою». Чуман наполнился водою. «Котел, приди!» Котел не мог придти. «Кинг!» - только и сделал». (Котел не смог прийти, т.к. в нем сидели зайчишки, и ему было тяжело); Старуха имеет копье, с которым охотится на медведей [6, С. 23].
Из двух текстов предстает перед нами образ хозяйки зверей, к тому же и не только зверей - все вещи подчиняются ей и действуют как живые. Она может наказать медведя за преследование малышей, она покровительствует малышам - зайчишки живут у нее до повзросления (по данным второго текста). Она не ищет зверей сама, а зовет их, и те приходят: «Спросили у старухи, как она кричит перед охотой на Медведя». «Медведь, сюда! Сюда! Сюда!» [6, С. 23]. То есть она - повелительница и хозяйка зверей.
И имя ее (в первом тексте) также характеризует ее как Хозяйку и повелительницу зверей - Кандика. Именно оно при этимологическом анализе выдает ее сущность как хозяйки зверей. Имя ее - производное от северобайкальского «кандага» - лось (текст записан у северо-байкальских эвенков). По данным сравнительного словаря тунгусо-маньчжурских языков [7, С. 72], слово КАНДАГА имеет соответствия с близкими значениями в нанайском, маньчжурском, монгольском, якутском. В маньчжурском КАНДАТУ - мифическое название зверя, похожего на быка с красным хвостом. Бурятское ХАНДАГАЙ - лось. У якутов Элик Ханда, Элин Хандагай - имя одного из лесных духов-хозяев. Имя хозяйки зверей связано с образом лося. Мы можем предположить, что по мифу эта старуха - лосиха, одновременно она - старуха, то есть женщина, так же как и сестрички-зайчишки. В данных текстах все герои мыслятся одновременно и зверьми, и людьми. Их природа и зооморфна, и антропоморфна.
Кандика осуществляет контроль за поведением животных. Она наказывает медведя потому, что он делает попытку съесть не то, что полагается ему. Основной природной диетой медведя является пища растительная, это знают все эвенки. Мясное употребляет редко и мало. Таким образом, медведь нарушает закон, чем он должен в основном питаться. Питаться зайчатами медведю не должно по законам природы, потому его и наказывает (умертвляет) хозяйка зверей старуха Кандика.
Образ Кандика очень древен в данных текстах. Здесь он представлен в наиболее древнем виде и связан с образом лося. Далее, в вариантах дальневосточного региона, образ хозяйки зверей заменяется образом хозяйки воды по имени Арчекай, связанного с именем грома в мировоззрении дальневосточных эвенков - Арче. Так, дальневосточные эвенки, встречая с первым кукованием кукушки и первыми раскатав грома новый год, приходящий в конце мая, проводят очищение своего жилища. Взявшись за руки, обходят по солнцу жилище, произнося следующее:
Арче, Арче!
Ая анганыт эмэкэл,
Эру анганыт экэл эмэрэ,
Арче, Арче! -
Арче, Арче!
Хорошим годом приходи,
Плохим годом не приходи,
Арче, Арче!
(из материалов автора)
Но хороший год для эвенка в первую очередь означает добычливый год, а добыть зверя эвенк может только тогда, если ему разрешит это дух-хозяин зверей. Вот почему взаимозаменяемы в дальнейшем развитии сюжета хозяйка зверей Кандика и хозяйка рек по имени Арчекай в образе старушки. Арчекай тоже покровительствует сестрам, спасая их.
Образ лягушки
Образ лягушки в текстах также имеет двойную ипостась, она одновременно и лягушка, и человек. Младшая из зайчих-сестер по содержанию обоих текстов попадает к лягушке. Та ведет человеческий образ жизни.
Этиологические концовки текстов таковы: «Лягушке заяц (точнее, младшая зайчиха) сказал, убегая домой: «Ветер идет. Буря снесла дом лягушки. Лягушка нырнула в озеро». Нырнув в озеро, лягушка-женщина превращается в настоящую лягушку и остается ею до сих пор [6, С. 23].
Наличие этиологической концовки также является признаком раннего мифологического сознания.
Одним из этапов развития эвенкийского мифа от простейшего к более сложному является замена героев зооантропоморфного типа на героев-людей. Зооантропоморфные зайчихи-сестры заменяются сестрами-людьми в вариантах о приключениях сестер-женщин, являющихся истинными людьми.
Третий вариант восточных эвенков стоит ближе всего к записанным вариантам Титова и Ошарова. Но и он получил свое дальнейшее развитие сюжета. Тексты Титова и Ошарова заканчиваются сюжетно на том, что девушки убегают от манги. В третьем же варианте восточных эвенков девушки, убегая от манги, попадают к хозяйке реки Арчекай, та помогает им переправиться через реку, а манги тонет в реке, и на этом сюжет заканчивается.
В варианте М. Ошарова, читинском и третьем варианте восточных эвенков нет персонажей лягушки и мыши. Оба варианта менее мифологизированы, в них нет таких персонажей, как хозяйка реки, лягушки и мыши. Более развиты сюжетно первый и второй тексты восточных эвенков. Но и они сохраняют приметы древнего мифологического сознания эвенков. В них имеются персонажи лягушка и мышь, чего нет в варианте Титова, ни в читинском варианте.
В вариантах восточных эвенков лягушка и мышь мыслятся женщинами: «Арай таду дюр бивкил - хэрэкимнгу тадук чингэрэкзн. Ахал болла, дюр ахи. - Оказывается, там две живут - лягушка и мышь. Женщинами являются, две женщины». В варианте хабаровских эвенков лягушка, подавая мужчине сшитую младшей сестрой одежду, хвастливо заявляет: «Таткун, биденэ-биденэ татчав. Си-дэ бэе бихинны, би-дэ бэ бихим! - Конечно, научилась шить одежду, живя-живя, научилась. Ты-то человек есть, я тоже человек есть!».
Все анализируемые нами тексты отражают анимистическое мировоззрение эвенков. Однако, как показывают первые этнографические исследования фольклора народов Севера, в эвенкийском устном народном творчестве сохранились следы тотемистических верований.
Фольклор народов Севера неоднороден и разностадиален в своем историческом развитии, именно это и позволяет при сравнении текстов разных народов видеть одни те же явления на разных ступенях развития.
В мировоззрении, обычаях и фольклоре эвенков (так же, как и в фольклоре и обычаях народов Севера, Приамурья; Дальнего Востока) животное, особенно тотемное, как воображаемый предок того или иного рода, мыслилось как человек, надевший звериную шкуру. На ритуальном медвежьем празднике нивхи, свежуя медведя, оставляли на его животе три полоски неразрезанными. Их называли «угр» - «пуговицы». Одна из этих полосок называлась «вале» - пояс. Их нельзя было резать ножом, можно было только разрывать пальцами, имитируя расстегивание. По этому поводу Е.А. Крейнович отмечает: «Так религиозный ритуал сохранил в виде пережитков чрезвычайно ценные факты, свидетельствующие о том, что шкура медведя - это всего лишь одежда горного человека, поскольку на ней имеются «пуговицы» и «пояс» » [5, С. 211].
Из подобных древнейших представлений пришли в поверья и фольклор мотивы превращений человека в животное и наоборот. И никакого колдовства не нужно творить при этом - все естественно, просто и само собой разумеется: все люди - звери, а звери - люди. Только лишь одеждой и отличаются. Вспомним, как отвечал нанаец Дерсу Узала на вопрос В.Арсеньева, почему он кабанов называет людьми: «Его все равно люди, только рубашка другой. Обмани - понимай, сердись - понимай, кругом понимай! Все равно люди!» [1, С.24].
Эти древние представления сохранились у эвенков в институте обретения шаманского дара. Начинающий шаман в период подготовки постепенно, вещь за вещью, обретал части
шаманского костюма. Обретя колотушку для бубна, он должен был увидеть во сне лося, шкура которого должна была пойти на шаманский кафтан. Родственники находили этого лося по особым приметам, указанным самим будущим шаманом. Убивали и привозили, снимали шкуру по всем требуемым обрядовым правилам. Голова убитого животного укладывалась на ритуальное место в жилище - малу. «Шаман ложился рядом и накидывал снятую шкуру на себя. Лежа, он трижды кричал по-лосиному. Охотники в это время делали маленькие луки и стреляли в него; этим имитировали убиение лося - шамана» [2, С. 251-252].
Накидывание на себя шкуры лося и есть преображение шамана-человека в зверя-лося. То есть древнее мифологическое мировоззрение сохраняется и присутствует в данном случае - накинул на себя шкуру лося и стал лосем. Костюм эвенкийского шамана также является его особой «звериной одеждой». Г.М.Василевич пишет: «Весь костюм со всеми дополнениями (различного рода бахрома, аппликации и металлические подвески) изображал птицу (у илимпийских - птицу кингит - название древнего рода монголов), а скелет на нем - духа самого шамана. Некоторые из забайкальских шаманов имели два костюма: один - без металлических дополнений и с шапкой без рогов - изображал птицу, другой - с металлическими добавлениями и с металлическими венцом и с рогами - оленя... У некоторых из забайкальских шаманов костюм птицы по мере приобретения шаманского опыта постепенно превращался в костюм оленя» [2, С. 254].
Древние люди преображались в зверей во время церемоний почитания тотемов. Это преображение совершалось тем же путем - переодеванием в одежду-шкуру. Звериная шкура, оперенье птиц в фольклоре всегда помогают человеку, он чувствует себя в них более защищенным. Шкура, накинутая на торс человека, стала, по предположению многих этнографов, первой моделью покроя традиционной одежды. На одежду - «вторую кожу», бывшую вначале шкурой почитаемого зверя либо самого добываемого и нужного (оленя, к примеру), люди перенесли его покровительствующие свойства - свойства магического оберега. Неслучайно и теперь на идолов-оберегов, божков, изображения духов в благодарность за хороший охотничий сезон либо жизнь без несчастий и болезней шьют и надевают им новые одежды.
Детские игрушки эвенкийских детей также указывают на древние представления, связанные с одеждой, но характеризующие более поздний этап мифологического, мышления, когда эвенки в своем сознании четко отделили мир человека от мира животных. Основными игрушками в быту являлись бабки, которые могли представлять животных и людей. Игрушки, обозначающие животных, не имели одежд. Игрушки, обозначающие человека, должны были быть обязательно одеты. Так различались бабки-игрушки обозначающие людей и животных. Именно одежда являлась признаком человека.
На анализе текстов о двух сестрах у восточных эвенков и мифе о сестрах-зайчихах мы проследили развитие мифа и сказки. Тексты восточных эвенков об убегающих сестрах по жанру следует отнести уже к сказке.
Примечания:
* Заставила медведя скатиться по столу, там (на этом столе) спустила его. Медведь умер - отражение древнего способа охоты с загоном зверей на обрывы, скользкие скалы и т.д.
Литература
1. Арсеньев В.К. Соч. - Т. 1. - Владивосток, 1947.
2. Василевич Г.М. Эвенки. - Л., 1969.
3. Варламова Г.И. Эпические и обрядовые жанры эвенкийского фольклора. - Новосибирск, 2002.
4. Исторический фольклор эвенков / Сост. Г.М.Василевич. - Л., 1966.
5. Крейнович Е.А. Нивхгу. - М., 1973.
6. Материалы по эвенкийскому (тунгусскому) фольклору. - Л., 1936.
7. Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. - Т. 1.- Л., 1975.
8. Фольклор эвенков Якутии/Сост. А.В. Романова и А.Н.Мыреева.-Л., 1971.
9. Эвенкийские героические сказания /Сост. А.Н. Мыреева. - Новосибирск, 1990.
Copyright © Льыоравэтльан Все права защищены.
